свечу… Это тебе, Наташечка ты моя Федоровна.

Низенькая, тоненькая, почти прозрачная, и всегда тревожная — такой знала ее я. Старушка — это слово ей не подходит. Для меня она была как ребенок, который не знает, где у него болит и не спит, потому не знает, что хочет спать.

Веселая, гостепрмная и совсем не худая — такой помнят ее остальные.

 — Ну, что случилось? Кто посмел обидеть мою золотую девочку, красавицу, лучшую женщину мира? — спрашивала я, когда она вдруг начинала плакать.

— Это Наташка, дура такая! — отвечала она, вытирая слезы.

— А давай плакать вместе, вдвоем же веселее?  — Наталья Федоровна улыбалась и съедала кашу с ложки, что я протягивала.

— А ты кто? — спрашивала она.

— Света.

— Светочка. Да, вспомнила, ты моя девочка… — и улыбалась.

А я и не девочка ей совсем — чужой человек...

Еще год назад она пела мне песни:

— Тебе какую, русскую или иностранную?

— Давай иностранную, — говорю.

И она пела. Просто набор слов под еле узнаваемую мелодию… Потом запинывалась на полуслове, пытаясь вспомнить несуществующее слово. А я громко хлопала в ладоши и просила спеть другую, какую помнит.

Имена, лица, события с душевной болью вытаскивало ее подсознание все реже и реже… Память стиралась быстрее, чем шли дни...

Умереть во сне — она заслужила уйти без мучений, страха, тревог...

Зажгу свечу тебе

Как нить из воска,

Тонкую,

И не блуждай, Душа, во тьме...

Тревожь мне

Память долгую...