свечу… Это тебе, Наташечка ты моя Федоровна.
Низенькая, тоненькая, почти прозрачная, и всегда тревожная — такой знала ее я. Старушка — это слово ей не подходит. Для меня она была как ребенок, который не знает, где у него болит и не спит, потому не знает, что хочет спать.
Веселая, гостепрмная и совсем не худая — такой помнят ее остальные.
— Ну, что случилось? Кто посмел обидеть мою золотую девочку, красавицу, лучшую женщину мира? — спрашивала я, когда она вдруг начинала плакать.
— Это Наташка, дура такая! — отвечала она, вытирая слезы.
— А давай плакать вместе, вдвоем же веселее? — Наталья Федоровна улыбалась и съедала кашу с ложки, что я протягивала.
— А ты кто? — спрашивала она.
— Света.
— Светочка. Да, вспомнила, ты моя девочка… — и улыбалась.
А я и не девочка ей совсем — чужой человек...
Еще год назад она пела мне песни:
— Тебе какую, русскую или иностранную?
— Давай иностранную, — говорю.
И она пела. Просто набор слов под еле узнаваемую мелодию… Потом запинывалась на полуслове, пытаясь вспомнить несуществующее слово. А я громко хлопала в ладоши и просила спеть другую, какую помнит.
Имена, лица, события с душевной болью вытаскивало ее подсознание все реже и реже… Память стиралась быстрее, чем шли дни...
Умереть во сне — она заслужила уйти без мучений, страха, тревог...
Зажгу свечу тебе
Как нить из воска,
Тонкую,
И не блуждай, Душа, во тьме...
Тревожь мне
Память долгую...